Отрывок из романа Киры Владовой «Мне никто не нужен» — о любви, прощении и сложном жизненном выборе

09.02.2024

— Не занято? — спрашиваю я, устраиваясь напротив Тохи. — Хорошо, что я тебя увидела, а то стрёмно садиться за стол к незнакомым людям.

Тоха успел переодеться. На нём водолазка и тёплая рубашка в клетку. Но, что удивительно, куда-то исчезла его улыбка. Тоха смотрит на меня холодно и кривит губы.

Сдуваю со лба волосы, беру с подноса ложку.

— Что-то не так? — спрашиваю его небрежно.

— Да всё не так, — цедит Тоха. — Встала и ушла. Поторопись, пока я добрый.

Замираю, не донеся ложку до рта. Он из элиты, что ли? И узнал, что я отброс?

Тоха откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки.

Ждёт.

А я в полном ступоре. Не то что уйти, пошевелиться не могу. Так откровенно меня ещё никогда не унижали.

Самое обидное, я точно знаю, что причин для ненависти у Тохи нет. Кроме той, что озвучили соседки по комнате.

Но разве это справедливо?!

— Ты же не глухая, — притворно-ласковым голосом произносит Тоха, устав ждать. — Глупая?

— Глупо делить людей на элиту и отбросы! — выпаливаю я. — Пока ты не знал, что я не из мажоров, можно было нормально общаться, да? А теперь что? «Пошла вон»?!

Мне удаётся сбить с него спесь. На мгновение надменное выражение лица сменяется ошеломлённым. Но и этого достаточно. На победу в этой схватке я не рассчитывала.

— Ты попала, дурочка, — лениво говорит Тоха. — Молись, чтобы никто из преподов тебя не услышал.

Только теперь замечаю, что в столовой стало тихо. Сидящие за соседними столами развернулись в нашу сторону, и их взгляды, мягко говоря, пугают. Кажется, всех развлекает наша с Тохой стычка.

Взрослые сидят в другом конце зала, но и они интересуются, что происходит за нашим столом.

Это же надо было так вляпаться! Меньше всего я хотела оказаться в центре внимания, да ещё по такому поводу. Теперь о нормальном отношении одноклассников можно забыть.

Я не могу похвастаться уравновешенным характером. Скорее наоборот. Дома меня обычно сдерживала бабушка, в школе — друзья. Но сейчас никто не мог больно пихнуть в бок и сказать: «Сонька, тормози! Перебор!» Никто не мог строго произнести: «Софья, ты забываешься!» Поэтому я не смогла вовремя остановиться.

Мозги покидают чат. Меня бомбит. Реально колотит от ярости.

Хватаю со стола стакан и выплёскиваю его содержимое в лицо Тохи. Ни закрыться, ни уклониться он не успевает, и я со злорадством наблюдаю, как жёлтые струйки стирают дерзкую усмешку с его физиономии. Кажется, это апельсиновый сок? Он капает с волос, с подбородка.

— Вау-у-у… — проносится по столовой.

Кажется, к нам спешит кто-то из учителей.

Только тогда я понимаю, что сделала только хуже, и возникает острое желание сбежать. Как будто это поможет! И всё же я вскакиваю, с грохотом роняя стул.

Но и шагу не успеваю ступить. Меня хватают за руку.

— Софка, ты чего? — слышу я знакомый голос. — Ты чего творишь?!

Разворачиваюсь и вижу… Тоху. Челюсть ползёт вниз. Перевожу взгляд на того, кто сидит за столом и вытирает лицо салфеткой, и снова на того, кто держит меня за руку. Они одинаковые!

И тут тишина взрывается. Дружный смех грохает и гуляет эхом по столовой.

— Ой, не могу-у-у… — слышу я краем уха.

— А-а-а, держите меня семеро-о-о…

— Ы-ы-ы! Она повела-а-ась!

И только Александр Иванович, подойдя ближе, восклицает:

— Что происходит? Симоновы, вы опять?! Соня, а от тебя я такого не ожидал!

Да чего уж, и я такого не ожидала. Словами не передать, какой дурой себя выставила!

Перед глазами появляется туман, пол ускользает из-под ног. Мне так стыдно, что хочется провалиться под землю.

Я же знала, что фамилия отчима — Симонов. И что мои сводные братья — близнецы. Как можно быть такой тупой…

Рвусь из рук Тохи, но он держит крепко.

— Всё в порядке, Александр Иванович, — говорит он учителю. И переходит на шёпот, сообщая ему доверительно: — Семейные разборки.

— С ума сошли? — возмущается Александр Иванович. — Нашли время и место!

— Мы больше не будем, — быстро произносит Тоха. — Простите, пожалуйста.

— Соня, ты не хочешь извиниться? — обращается ко мне Александр Иванович.

— Простите… — бормочу я.

Тохины пальцы наверняка оставят на запястье синяки. Мне больно, и кисть немеет. Представляю, как он зол, если так сильно сжимает руку.

— Перед Лукой извинись, — велит Александр Иванович.

— Обойдусь, — вставляет тот.

Так унижаться я ещё не готова. Умом понимаю, что поступила отвратительно. Повела себя как истеричка. Но извиняться при всех…

Они же специально меня развели!

— Соня, я жду, — строго настаивает Александр Иванович.

«Ладно, ты сможешь, — говорю я себе. — Уже опозорилась, дальше некуда».

— Прости… пожалуйста, — выдавливаю я едва слышно.

Александр Иванович разворачивается к Луке.

— Дурдом, — фыркает тот и, бросив на стол мокрую салфетку, поднимается.

— Лука, Соня извинилась, — останавливает его Александр Иванович.

— И что? — надменно интересуется он. — Может, нам ещё мизинчиками сцепиться? Мирись, мирись и больше не дерись!

— Лука, — просяще произносит Тоха, пока разгневанный Александр Иванович набирает в грудь воздух.

Лука бросает на брата сердитый взгляд и цедит сквозь зубы:

— Извинения приняты. Теперь я могу идти? Мне надо переодеться.

— Стул подними, — просит Тоха после того, как Александр Иванович отпускает Луку и отходит от нашего стола.

— Сам поднимай, — огрызается Лука.

— Она убежит, если я её отпущу.

— Представление ещё не закончилось? — шиплю я, пока Лука ставит на место мой стул.

— Закончится, как только ты успокоишься, — обещает Тоха. — Сонь, не усугубляй, а?

Он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Мне из-за тебя от мамы влетело. Ты почему сказала ей, что я тебя не встретил? Злыдня. Если не поешь нормально, мне голову оторвут. И Лука тебе этого не простит.

У меня подкашиваются ноги, и я падаю на стул. Даже то, что мама, вопреки моим просьбам, поручила Тохе присматривать за мной, бьёт под дых. Но то, что Тоха зовёт мою маму… мамой… Это и вовсе предательский удар в спину.

Все детские обиды всплывают в памяти. Я опять чувствую себя маленькой девочкой, которую бросили.