Ветеринарша выставила меня из кабинета, как судья на скамейку запасных! В затылок я ей дышу, видите ли! Лишь бы обезьяну на лапы поставила. Непонятно, в чём душа держится, а гонора хоть отбавляй… Опачки! Похоже, свет рубанули.
Толкаюсь в другую дверь. Включаю фонарик. Два письменных стола с мониторами и лотками для бумаг, стеклянные шкафчики с лекарствами, диван со сбитым в кучу одеялом. Хоть посижу с закрытыми глазами. Плюхаюсь на диван. Скрипит, будто на нём… танцевали. Кладу голову на спинку и вздрагиваю от шороха под боком.
— Ты кто? Дед Мороз? — из-под одеяла выбирается девчушка лет пяти и смотрит на меня с неподдельным удивлением.
— Д-да, — неуверенно выдавливаю из себя.
Лучше побуду немного Дедом Морозом, чем напугаю такую кроху. Я вообще не умею разговаривать с детьми, пока Бог миловал от потомства.
— А я думала, ты с белой бородой и в красной шубе, — девчонка выбирается из-под одеяла и подползает ко мне. — А ты в свитере и с чёрными щетинками. Молодой какой-то.
— Свитер красный у меня, — неожиданно для себя включаюсь я в игру.
Она тёплой ладошкой касается моей щеки и улыбается:
— Колючий, как ёж. А я тебе письмо написала. Боялась, что опоздала. Витька с Анфисой месяц назад отправили… Только ты что-то рано.
В свете телефонного фонарика девчонку не рассмотреть, но отчего-то мне очень этого хочется. А ещё мне тоже очень хочется к ней прикоснуться. Погладить, как котёнка.
— Я письмо твоё не получил, вот решил сам приехать, — продолжаю лепить горбатого.
Раздаётся щелчок, и на столе вспыхивает мягким светом настольная лампа.
— Я обезьяну хочу, — понизив голос, заговорщицки шепчет девочка. — Живую!
Расплываюсь в улыбке, как Чеширский Кот.
— Этого добра у меня хоть отбавляй. Хочешь, покажу?
— Как покажешь? — недоверчиво смотрит на меня малышка. Её серые глаза с опушкой из длинных чёрных ресниц удивлённо распахиваются. — Они же в Африке!
— В телефоне пока.
— Хочу! — она выбирается из-под одеяла и подползает ко мне ближе. Тёмно-русая прядь волос падает ей на лицо, и я протягиваю руку, чтобы заправить непослушный локон за ухо.
— А ты правда подаришь мне обезьяну? — останавливается малышка на полпути и склоняет голову набок.
— Честное дед-морозовское, — со мной творится что-то невероятное. Одним взглядом — вот этим, с поворотом головы — малышка окончательно пленила меня.
— Я стихи знаю. Если надо, сейчас расскажу.
Подхватываю малышку и усаживаю к себе на колени. Горин, что с тобой? Ещё расплачься от умиления — и здрасьте, старость! Тёплое тельце под хлопковой пижамой с котятами доверчиво жмётся ко мне. Я беру в ладонь крошечную пятку.
— Чего ноги-то холодные такие?
— А у меня всегда холодные, — малышка устраивается поудобнее у меня на коленях. — Но вообще я не мерзлявая.
— Мерзлявая, — улыбка теперь никогда не сползёт с моего лица, что ли? — Где ты слово-то такое выкопала?
— Люська так говорит, — малышка заглядывает мне в глаза. — Читать стихи?
— Читай, — киваю я. — Только давай мне в ладонь вторую пятку. Погрею.
Малышка суёт мне в руку вторую ледышку и кашляет в кулачок.
— Не мерзлявая, а кашляешь, — я выпускаю пятки из ладони и натягиваю одеяло малышке на ноги. — Вот так теплее будет.
— А может, сначала обезьян покажешь? — хитро прищуривается она.
— Уговорила, — снимаю блок с экрана телефона и быстро смахиваю картинку заставки. Она не для детских глаз. Нахожу фотки из своего питомника и показываю малышке:
— Вот это Моцарт, он большой и сильный орангутан, а это Джоанна — его подружка.
— Такие огромные! — у малышки загораются от восторга глаза, но она тут же вздыхает. — Мне мама таких не разрешит. Она собаку-то не разрешает. Говорит, квартира маленькая.