Так же как для Пушкина несостоявшийся роман Онегина с Татьяной лишь повод для создания «энциклопедии русской жизни», так и для Байрона история Дон Жуана — это, прежде всего, возможность порассуждать о философских материях, а ещё выразить своё не слишком высокое мнение о человечестве. «Когда-нибудь Дон Жуана поймут так, как я того хотел. Что это сатира на пороки современного общества, а не апология греха», — писал поэт издателю. Вообще Байрон не считал, что поэту следует быть выше политики и оставаться над схваткой. У него были вполне определённые политические взгляды, — сегодня бы его, скорее всего, назвали леваком — и он откровенно их высказывал.
Так, Байрон поддержал разрушителей машин — работников фабрик, которые уничтожали ткацкие станки, потому что из-за их появления они теряли возможность заработка. Тех самых людей, о которых Пушкин писал: «Прочтите жалобы английских фабричных работников; волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений!» Байрон не только написал стихотворение об их положении, но и выступил в их защиту в палате лордов, заявив, в частности, что «обеспечить средства к существованию для бедных работников важнее обогащения нескольких монополистов».
Вообще Байрон терпеть не мог монархов — ни британских, ни каких-либо других. В «Дон Жуане» он нелестно высказывается и о британской королеве Елизавете I, и о русской императрице Екатерине II. Множество страниц поэмы посвящено взятию Измаила русскими войсками. И хотя Байрон отдаёт должное смелости русских воинов («обычна смелость в русском казаке»), он постоянно подчёркивает абсурдность войны как таковой. «„Да будет свет!“ — господь провозгласил. „Да будет кровь!“ — провозгласили люди».