01.11.2025

Я влетаю в школу, пряча лицо в шарф. Глаза горят как после резки лука, а щёки — будто их отскребли наждачкой. Всё утро мама молчала, но её взгляд говорил яснее слов: «Провалишь зачёт — забудешь о свободе». А папа… Папа просто прошёл мимо, словно отрезая меня от своего общества, пока я не исправлюсь. И от этого больнее, чем когда он кричит.

Пытаюсь проскользнуть в класс незамеченной, но у раздевалки натыкаюсь на чью-то грудь. Знакомая толстовка с запахом пряного дезодоранта.

— Кнопка… — Егор хватает меня за плечи, не давая убежать. — Что случилось?

От его тона комок в горле вырастает до размеров арбуза и, кажется, вот-вот взорвётся. Отворачиваюсь, вытирая ладонью предательские слёзы.

— Ничего. Просто я должна лучше учиться… Сейчас как раз пустой урок, вот... Буду заниматься... Ещё лучше… Всё пройдёт, не переживай.

— Ну-ка пойдём.

Егор разворачивает меня спиной, закидывая огромную ручищу на моё плечо, и молча ведёт в пустой кабинет биологии. Его огромная толстовка обнимает со всех сторон, погружая в бесконечно уютный, тёплый кокон, и мне хочется разрыдаться. Парень заводит меня внутрь, прикрывая за нами дверь ногой. Сажает на подоконник, сам встаёт напротив, поставив руки с двух сторон от меня, нависая и не давая возможности сбежать. Его взгляд прямой, но не давящий. Он готов слушать.

— Рассказывай, Кнопка.

И я срываюсь и рассказываю. Обо всём. Про папин крик, про мамины упрёки, про то, как формулы путаются в голове, будто их специально перемешали. Про страх, что они запретят нам даже здороваться. И про…

— Я больше не хочу на экономиста, — выдыхаю, сжимая край подоконника. — Да, я знаю, что это — обеспеченная жизнь, стопроцентная занятость и престиж. Для них это важно, потому что они начинали совместную жизнь с долгов. Потом были ещё долги, потом долговая яма и... Они хотят оградить нас от своих ошибок. Боятся бедности как огня! Но я не хочу, не хочу!

Практически кричу последние слова, вырывая из сердца то, что там давно сидело, но о чём сама даже подумать боялась. Не то чтобы кому-то сказать.

Но Егор не кажется ошеломлённым. Не смотрит на меня презрительно. Он протягивает свою широкую ладонь и стирает солёную каплю с моей щеки.

— А что ты хочешь, Кнопка?

Меня никто не спрашивал об этом. Нет, родители знали, что мне нравится алгебра, и тут же подобрали хорошую и престижную работу, связанную с ней. Так и они были довольны, и я должна была быть счастлива и благодарна. Ведь меня избавили от сложностей… Сложностей выбора…

А чего хочу я? Юля Кнопочкина? Что. Я. Хочу?

— Хочу заниматься математикой, — выдыхаю еле слышно, словно прыгая в ледяную воду, — настоящей. Доказательствами, исследованиями… Чтобы никаких людей, никакого одинакового труда… Но они скажут, что это блажь. Что учёные — это нищета и вечные гранты…

Егор слушает не перебивая. Потом резко встаёт, достаёт из рюкзака смятую тетрадь и швыряет её на стол.

— Смотри.

На страницах — его корявые пометки: формулы, графики, попытки решить задачи, которые я объясняла на прошлой неделе. Рядом — мои же каракули с подсказками: «Здесь логарифм!», «Не забудь про замену».

— Я, блин, три ночи сидел, чтобы понять эту вашу производную. И знаешь, почему? Потому что ты сказала: «Это же логично!» А я не хотел выглядеть идиотом, — он тычет пальцем в страницу, где половина примеров перечёркнута. — Но ошибался. И снова пытался. Да, я хорош в алгебре, но не так, как ты. Мне нужно зубрить, повторять, пытаться, а потом снова пытаться, а ты… Ты этим дышишь. Ты не зубришь — ты понимаешь. Так что если это — твоя мечта, то просто иди к ней!

— Егор, я не могу забить на все другие уроки и только заниматься алгеброй. Меня убьют! А из-за того… — тут мой голос срывается, и я хриплю последние слова: — Из-за того, что мы с тобой общаемся, из-за того, что родители давят, я начала скатываться даже в алгебре!

— Ты догонишь.

— Но у меня не получается! — вырывается крик. — Раньше я щёлкала эти задачи, а сейчас… Словно мозг отключили!

Я не выдерживаю и просто начинаю рыдать. Рыдать громко, с надрывом. Я никогда не позволяла себе такого, я всегда должна была быть сильной, идеальной. Мне можно было проявлять слабость лишь на физре, но не в эмоциях.

Миг — и меня обнимают сильные руки, а нос утыкается в тёплую толстовку, которая пахнет Егором. Он гладит меня по голове, словно маленькую, и молчит, пока я плачу и размазываю слёзы по его одежде. А я цепляюсь за него, словно за последнюю соломинку.

— Егор… Почему у меня ничего не получается? — Вопрос выходит жалким, но я правда не понимаю.

— Потому что ты паникуешь. — Он улыбается, а потом мягко берёт моё лицо в ладони, заставляя посмотреть на себя. — Ты же сама говорила: математика — это система. Ломаешь одно звено — всё рассыпается. Давай соберём заново. Вместе. Сначала алгебру, потом геометрию, а потом и остальное подтянем.

— А если не успеем? Первый зачёт через два дня…

— Успеем. — Его пальцы тёплые и твёрдые, как его уверенность. — После уроков — библиотека. Берёшь учебники, я — термос с кофе. И не вздумай сбежать! Потому что если я могу научиться не падать лицом в паркет после каждого броска, то и ты справишься с этим… — Он машет рукой в сторону моих учебников. — Я помогу, Кнопка.

— Но у тебя же свои соревнования скоро.

— Я справлюсь.

Дверь со скрипом приоткрывается, и в проёме появляется Марков с пакетом чипсов.

— Эй, любвеобильные! — хрюкает он, засовывая в рот горсть снеков. — Юль, ты чего ревёшь? Опять Грушев тупые шутки шутит?

— Отвали, — огрызаюсь, но без злости.

— Ага, понятно. — Марков плюхается на соседний с нами стол, размахивая чипсами, как веером. — Слушай, я ж тебе вчера звонил — не взяла. Хотел сказать спасибо. Ты мне эти иероглифы по алгебре так объяснила на прошлой неделе, что я даже Царёву на контрольной подсказал! Он теперь думает, что я гений.

Егор фыркает, а я моргаю, не веря ушам.

— Ты… понял?

— Ну как сказать… — Костян чешет затылок. — Сначала думал, что ты на древнекитайском говоришь. Потом Грушев мне намекнул, что девки нынче умных любят, а я… — Тут он боязливо смотрит в коридор, где должны были быть наши одноклассники, убеждаясь, что нас никто не подслушивает, но в итоге тему развивать не решается. — В общем, пришлось вникать. — Тут он резко наклоняется и внезапно хлопает меня по плечу. — А оказалось, ты гений! Жаль, меня на всех хороших девчонок не хватит. Их много, а я, хоть и идеален, но всего один.

Егор ухмыляется, доставая из кармана жвачку.

— Марков — живое доказательство, что даже обезьяну можно научить интегралы считать. Если учитель — ты.

— Сам ты обезьяна! — Марков швыряет в него чипсы и подытоживает: — Так что если надумаешь стать учёным червём, то это — твоё. Ты ж у нас… — Он замирает, подбирая слово: — Ботанище!

Я вздрагиваю, не веря тому, что Марков… Подслушал? Нет, догадался! Но как?

А Егор улыбается.

— Вот видишь.

Смеюсь сквозь слёзы, а Егор повторяет:

— Вот видишь? Ты не просто решаешь — ты учишь. Даже таких. — Он кивает на Маркова, который уже рисует на доске что-то не очень приличное.

— Эй, я тут! — возмущается Марков, но Егор игнорирует его.

— Поэтому не вздумай сдаваться. Мы тебя дотащим до нормальных оценок, хоть на руках понесём. Правда, Кость?

— А я-то при чём? — искренне удивляется он, но потом, наткнувшись на взгляд одноклассника, понятливо кивает. — А, ну да, Кнопочкина. Мы же команда, так что и поможем, и подтолкнём в нужную сторону.

— Вот и прекрасно. — Егор хлопает его по спине так, что Марков чуть не давится. — А теперь вали отсюда. Нам тут мозги прокачивать надо.

Марков уходит, напевая похабный рэпчик, а Егор берёт мел и начинает рисовать схему.

— Смотри. Твои проблемы начались с тригонометрии. Значит, отсюда и начнём. Объясняй как в первый раз. Мне. Идиоту.

И я объясняю. Сбивчиво, путаясь, но он кивает, задаёт вопросы, заставляет повторить. И постепенно туман в голове рассеивается. К концу урока на доске — цепочка решённых примеров, а в моей тетради — конспект, которому даже Стасенька позавидовала бы.

— Видишь? — Егор стряхивает мел с рук. — Ты просто забыла, какая ты упрямая.

— Как ты, — я неуверенно улыбаюсь.

— А насчет профессии… — Тут его взгляд становится серьёзным. — Это твоя жизнь, Кнопка. Не родителей.

— Они не поймут… Да и не решусь я им никогда сказать…

Его взгляд становится задумчивым, он будто хочет что-то прочесть по моему лицу, но потом кивает и отступает.

— Что бы ты ни выбрала, Кнопка, я буду всегда за тебя.

Он говорит это так легко и спокойно, что я в какой-то момент просто верю ему. А потом мы вместе идём на первый урок. Держась за руки. Как настоящая пара.

Солнечный луч выхватывает улыбку Егора — ту самую, чеширскую. И я вдруг понимаю: пусть родители ставят ультиматумы, пусть формулы путаются — пока он рядом, всё возможно.

Даже стать собой.