Правда о городе Солнца: какие запреты нарушил Евгений Замятин в романе «Мы»

02.02.2024

«Настоящая литература может быть только там, где её делают не исполнительные и благонадёжные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики», — писал Евгений Замятин в 1921 году. Уже год, как был закончен роман «Мы». Коллеги по цеху отнеслись к нему без воодушевления. Горький сообщил, что это «насмешка старой девы». Чуковский писал, что роман «Мы» ему «ненавистен». Критик Александр Воронский обвинил Замятина в пессимизме. «Противопоставлять коммунизму травку, своеволие человеческое и людей, обросших волосами, значит — не понимать сути вопроса», — заявил он, отмечая при этом, что с художественной точки зрения роман написан превосходно. «Тем хуже, ибо всё это идёт на служение злому делу», — заключил он.

Неудивительно, что роману было отказано в публикации. В СССР Замятина ценили за сатиру провинциальной жизни, за повести «Алатырь» и «Уездное», герои которых выставляли в окна горшки с геранью, не спешили открывать двери посторонним, поливали супом апельсиновую косточку в надежде, что вырастет дерево, вынимали муху из стакана и с удовольствием допивали чай. Приветствовалась критика офицерского сословия (повесть «На куличках») — особенно то, что книгу запретила царская цензура, а автора отправили в ссылку за антивоенную деятельность. Повесть «Островитяне» о нравах буржуазной Англии, где инженер Замятин успел поработать на судоверфях и поучаствовать в создании первого русского ледокола, тоже пришлась по душе новой власти.

Советских чиновников устроило бы, если бы Замятин и дальше писал о перинах, лампадах и ржаных пышках. Проблема заключилась в том, что эти темы его больше не занимали. Писатель хотел говорить о людях, которые «единомиллионно» и в один и тот же час встают как один, начинают работу и подносят ложку ко рту, прогуливаются в колоннах, воспевают «благодетеля» и ничего не скрывают от мудрых «хранителей». Такой подход сложно было одобрить.

Только что совершился великий разлом. Человечество наконец перестало блуждать по лесам и болотам и вышло на ту единственную дорогу, которая могла привести его к счастью. Прямо сейчас оно сооружает новый невиданный транспорт, чтобы быстрее достигнуть цели. В этих обстоятельствах поэтам позволено — со всей осторожностью — критиковать ход строительства. Но не сам выбор пути! Можно со всей силой искусства писать об ужасах жизни в «дикой природе» — России до 1917 года — но нельзя подвергать сомнению сделанный цивилизационный выбор. Коммунистическое будущее может быть только светло и прекрасно. Замятин же не желает уверовать в новейший завет и ведёт себя как еретик. «Я никогда не боялся критиковать то, что мне казалось консервативным в нашей современности. Критиковать „старый мир“ сейчас, живя в Советской России, — очень удобно и выгодно, — и именно потому я не занимаюсь этим», — писал он.

В романе «Мы» Замятин доводит до конца линии, пока ещё едва различимые в атмосфере, по намеченной выкройке мгновенно представляет весь костюм и показывает, как будет выглядеть накрепко сшитое счастье. Замятин подхватывает и развивает мечты, которые в начале 20-х разлиты в воздухе. Он строит тот самый «город Солнца», о котором грезят советские художники-авангардисты. Архитекторы только разрабатывают проекты фабрики-кухни и дома-коммуны — скоро их строительство начнётся по всему СССР, — а Замятин уже пишет о том, какой будет жизнь в мире без частной собственности и частной жизни.

Если лишить человека права запирать секретер на ключ, опускать шторы и видеть сны, поселить в стеклянном доме и принудить к постоянному открытию помыслов, он очень быстро утрачивает человеческое. Запрет на свободу думать и не соглашаться сходен с лоботомией, операцией по лишению фантазии, которую принудительно проводят жителям Единого Государства — идеальной диктатуры, выписанной Замятиным ещё до установления тоталитарных режимов в разных странах мира. Там запрещён самостоятельный поиск истины, различение правды и лжи. Правду устанавливает сила, и можно только с ней согласиться. В противном случае вас аннигилирует милосердная машина Благодетеля. Воплощённый в реальности город Солнца оказывается концлагерем, счастливые жители утопии — безвольными рабами, лишение свободы ведёт к потере души, от имени остаётся «нумер», и от главного героя романа «Мы» Д-503 ведёт прямая линия к другому определяющему герою русской литературы, Щ-854.

Интересно, что освобождение Д-503 приходит через ведение личного дневника. Вначале он просто стремится исполнить волю хранителей. Ведь «всякий, кто чувствует себя в силах, обязан составлять трактаты, поэмы, манифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства». Но даже простое описание событий собственной жизни постепенно выталкивает автора к неразрешённым словам и действиям, к выходу с искусственной поверхности на мокрую землю, к побегу за стену в лес, от света механического солнца к настоящему.

Роман «Мы» издадут в Советском Союзе только в 1988 году, через 50 лет после смерти автора. Но уже в 20-е он будет переведён на английский и французский и издан в Нью-Йорке и в Париже. «Мы» не оценили соотечественники — даже сегодня можно услышать дискуссии о том, является ли авангардный текст романа литературным произведением, — зато книга понравилась Джорджу Оруэллу. Замятин, по его мнению, оказал влияние на творчество Хаксли, а ещё интуитивно раскрыл «иррациональную сторону тоталитаризма», «жертвенность, жестокость как самоцель, обожание Вождя, наделённого божественными чертами». Позднее британский писатель заимствует многие черты романа «Мы» для своей культовой книги «1984».

«Я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: её прошлое», — писал Замятин сто лет назад. И кто знает, возможно, он имел в виду не только литературу.