22.09.2025

Люди, кто верхом на лошади или муле, кто и просто пешком, стекались со всех сторон. Слышался смех, детский плач, ругань, заунывные псалмы, которые выводили нищие, свист бичей, конское ржание и фырканье ослов, и все эти звуки сливались над пыльной дорогой в единый мощный рёв. Толпа, состоявшая из мужчин и женщин, улюлюкала, бранилась и хохотала над чем-то.

— Что все так смеются? — спросила маленькая Жермена.

Своей ещё детской душой она предвкушала какое-нибудь интересное представление, как, например, на прошлогодней ярмарке в Андегавах. Там был фигляр, который умел жонглировать факелами и яблоками, были музыканты с дудками и бубнами и дрессированные животные, и всё было ярко и празднично.

Но здесь, на дороге, ничего такого не наблюдалось.

Зато Жермена увидела группу мальчишек, яростно закидывавших кого-то камнями и комьями сухой глины.

— Пошла вон! Пошла отсюда!

— Не смей приближаться к нашим домам!

— Не подходи к людям!

Такие крики неслись отовсюду. Повозки, всадники, вереница нищих и пастухи со стадом овец обтекали толпу с обеих сторон и равнодушно двигались дальше.

И ни одному человеку не пришло в голову помочь избиваемому, до полусмерти напуганному ребёнку. Ибо там, под градом камней, был ребёнок! Девочка или мальчик, сейчас невозможно было понять.

Вот жертва споткнулась и упала, вызвав у мучителей новый приступ ярости.

— Пошла вон! — кричали мальчишки, но, окружив со всех сторон, не давали подняться и убежать.

Немного поодаль кто-то заливисто хохотал, как будто медный колокольчик звенел. Этот звук странно переплетался с грубым смехом столпившихся торговок и мужиков.

— Эй вы, сами пошли прочь! — крикнула Жермена. — Как вы смеете, вас же много, и вы сильнее!

— Да, сильнее! — завопила из толпы какая-то кликуша. — Потому мы уничтожим это отродье! Нечего таким по земле ходить!

Повинуясь приказу маленькой госпожи, слуги разогнали мальчишек, вовсю орудуя хлыстами.

Мальчишки отбежали, но встали в стороне и продолжали орать и грозить кулаками. Некоторые строили жуткие рожи, но Жермена уже не глядела на них.

— Эй ты, по какому праву лишаешь нас развлечения? Кто ты такая?!

Жермена повернулась в ту сторону, откуда минуту назад доносился хохот, и заметила очень нарядно и богато одетую девочку, которая была постарше её. Это она только что так весело смеялась, глядя на избиение.

Та девочка выглядывала из стоявшей у обочины добротной повозки и, как взрослая, обмахивалась веером из диковинных разноцветных перьев, поскольку день выдался жаркий. Рядом с повозкой гарцевал на великолепном коне светловолосый юноша. Шелковистая грива и хвост скакуна стелились на ветру, а наездник умело управлял конём, то и дело заставлял его подниматься на дыбы, показывая свою сноровку юной спутнице.

Жермена, не удостаивая ответом незнакомую модницу, соскочила с лошади и хотела подойти к избитой девочке. Да, всё-таки это оказалась девочка. Но, обезумевшая от страха и боли, покрытая ссадинами, та вскочила и кинулась бежать.

Жермена повернулась к ребятам, но их сразу след простыл.

Группа взрослых тоже начала нехотя расходиться.

— Напрасно вы, барышня, вмешались, — прокряхтела какая-то злющая с виду старуха, потрясая на ходу клюкой. — Девку эту, да и всю их семейку, мы всё равно сюда не пустим!

— Убьём! — хмуро буркнул здоровенный парень.

— Иди-ка ты отсюда! — осадил его слуга Жермены. — А то как бы я не сдал тебя страже за угрозы!

— А то стражникам заняться больше нечем! — нагло ответил парень, но всё-таки ушёл.

— Нет, ну кто это такие?! — продолжала возмущаться нарядная девочка. — Испортили всё представление!

Жермене вдруг захотелось чем-то уязвить эту надменную модницу, для которой мучения другого человека были всего лишь представлением.

Только вчера она вычитала в книге, что на выжженных солнцем землях Эфиопии дикие люди украшают себя перьями красивых птиц, которые водятся там во множестве, и в таком виде приносят жертвы, пляшут и поют, дабы умилостивить своих идолов.

— Ещё ничего не потеряно! — громко сказала она. – Надёргай перья из веера, прицепи себе и устрой представление сама!

Слуги Жермены прыснули при этих словах, а расфуфыренные прислужницы, сидевшие в повозке противоборствующей стороны, наоборот, онемели от неожиданности и выпучили с перепугу глаза.

— Эй ты! — вышла из себя девица с веером. — Да как ты только посмела…

Повысив голос, она перешла на сиплый визг и была вынуждена замолчать.

Жермена снова забралась на лошадь и, считая разговор законченным, повернула в ту сторону, куда тянулся весь людской поток.

— Фи! Какое ничтожество! — процедила её противница, отворачиваясь.

Весь её вид выражал крайнее презрение, однако зайти дальше оскорбительных слов она не решилась, сразу поняв, что в стычку с нею вступила не простолюдинка, а равная ей по положению. Такую нельзя приказать гнать плетьми, как бы ни хотелось это сделать.

— Ах, благородный Аривальд, — теперь нарядная девочка с улыбкой оскорблённой королевы обращалась к своему спутнику, — уедем же отсюда поскорее, я не могу без отвращения взирать на это невоспитанное убожество!

Взгляд, который она напоследок метнула в свою противницу, был полон ненависти.

— Ну значит не взирай! — через плечо бросила та. — Велико горе!

Белокурый красавец-всадник, во время ссоры хранивший молчание, ибо неуместно будущему шевалье участвовать в женских склоках, поклонился ей, махнул вооружённым слугам, и их кавалькада тоже продолжила свой путь.

Жермена успела расслышать, как юноша, пристроившись у дверцы повозки, сказал противной девице:

— Дорогая Альдегиза, не волнуйся! Эта глупая девчонка не стоит того, чтобы ты о ней думала лишнюю минуту!

— Ах, сир Аривальд, это же непорядок, ах, ах, таких нужно на цепь сажать! — ответила та каким-то неестественным, канареечным голоском.

Позднее Жермена узнала, что именно такими голосами разговаривают фрейлины, это было последнее веяние моды при королевском дворе. Некоторые даже утверждали, что скоро будет считаться неприличным, чтобы высокородная дама или девица говорила обычным человеческим голосом.