Противоречивый Михаил Лермонтов: тот самый сын маминой подруги и «ночное светило русской поэзии»

11.10.2024

Кажется, Лермонтов был с нами всегда. Как и Пушкин, он всё время находился где-то рядом. С ним не нужно было специально знакомиться, как с Блоком или Ахматовой: мы словно с рождения знали, как «белеет парус одинокой в тумане море голубом», как «листья в поле пожелтели, и кружатся и летят», а «тучки небесные, вечные странники» мчатся «с милого севера в сторону южную». Вспомнить, кто и когда прочитал нам в первый раз эти строчки, трудно.

Лермонтов — это два синих тома в домашней библиотеке, стихи из книги для чтения, цитаты, которые можно было услышать от взрослых в случайном разговоре. Лермонтов был растворён в воздухе, и если русский — родной язык, не услышать его ещё в дошкольном возрасте было невозможно. Затем — уже в школе — Лермонтов выкатывался свитком в десятки стихов, которые нужно было выучить на зимних каникулах и рассказать наизусть. Позднее появлялись поэмы «Демон» и «Мцыри» и, наконец, роман «Герой нашего времени». Не все из этих текстов были совершенно понятны — как и многое из того, что было написано в XIX веке, — но магия стиха всегда срабатывала чудесным образом. Лермонтов оставался в памяти тихой ночью и кремнистым путём, золотой тучкой и старым утёсом, загадочной палестинской веткой. Всё вместе казалось приглашением в волшебную страну, где живут не люди, а великаны.

Лермонтов был ближе и как будто проще Пушкина. Его чувства были совершенно ясны. Какой подросток в период максимализма не повторил бы: «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды... Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — все лучшие годы»? Кто не ощущал себя неповторимым и исключительным, а ещё несчастным, непонятым и отвергнутым? Кому не хотелось, находясь в окружении «пёстрой толпы» — и что с того, что это не великосветский бал, а день рождения одноклассника — «смутить весёлость их и дерзко бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью»? Каждый подросток — немного Лермонтов, и, возможно, тринадцать лет — лучший возраст для понимания этой поэзии.

Лермонтов не оставляет тяжёлых воспоминаний: изучение его творчества не связано со сверхусилиями. Его не приходилось читать, как Толстого, летними месяцами, жертвуя прогулками и играми ради пространных описаний раутов и сражений. Лермонтов оставался добрым приятелем, старым знакомым, сыном маминой подруги, случайной встрече с которым во взрослом возрасте скорее радуешься, чем нет. Об этой эмоциональной близости с Лермонтовым писал Окуджава: «Насмешливый, тщедушный и неловкий, единственный на этот шар земной, на Усачёвке, возле остановки, вдруг Лермонтов возник передо мной». Пожалуй, кроме Лермонтова, только Пушкин имел обыкновение вот так являться поэтам в московских переулках. Известно, что однажды Александр Вертинский увидел, как Пушкин сошёл с постамента, прошествовал к трамвайной остановке и сел в трамвай.

Лермонтова трудно изучать отстранённо — всё равно что читать дневники трагически погибшего родственника. Чтение писем Лермонтова и воспоминаний его современников неприятно поражает: из них мы узнаём, что поэт был довольно надменным и неприятным человеком. «Студент Лермонтов имел тяжёлый, несходчивый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей», — писал его современник Вистенгоф. По его воспоминаниям, на балах поэт делал вид, что не замечает своих сокурсников. «Непохоже было, что мы с ним были в одном университете», — вспоминал он.

Кроме высокомерия, Лермонтов отличался задиристостью. Журналист Иван Панаев отмечал, что у Лермонтова «была страсть отыскивать в каждом своём знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость, и, отыскав её, он упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил его, наконец, из терпения. Когда он достигал этого, он был очень доволен». Александр Тиран, который учился с Лермонтовым в юнкерской школе, также писал, что поэт был «дурной человек». «Никогда ни про кого не отзовётся хорошо», — отмечал он. Вера Анненкова говорила, что Лермонтов был «мал ростом, коренаст и некрасив, но не так изысканно и очаровательно некрасив, как Пушкин, а некрасив очень грубо и несколько даже неблагородно». По её мнению, у Лермонтова «было болезненное самолюбие, которое причиняло ему живейшие страдания». «Я думаю, что он не мог успокоиться оттого, что не был красив, пленителен, элегантен. Это составляло его несчастие. Душа поэта плохо чувствовала себя в небольшой коренастой фигуре карлика», — отмечала она.

Ещё Лермонтов дурно обошёлся с Екатериной Сушковой: он задался целью расстроить её помолвку со своим другом Алексеем Лопухиным и в этом преуспел. Лермонтов влюбил в себя Екатерину, вынудил её отказать Лопухину, а затем объявил, что больше её не любит и «кажется, никогда не любил». Потом в романе «Княгиня Лиговская» он изобразил Сушкову в образе двадцатипятилетней «отцветшей красавицы». «Она была в тех летах, когда ещё волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в неё стало трудно», — писал он.

Привычка насмехаться над другими людьми дорого обошлась Лермонтову. «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное», — рассказывал позднее Николай Мартынов, убивший Лермонтова на дуэли. Поэт прожил всего 26 лет.

За этот срок он написал около 400 стихов, и почти все совершенно прекрасны. Они про ничтожность и нелепость земного мира и про величие небес, которое можно почувствовать, когда «волнуется желтеющая нива», а «ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». И если Пушкин писал про божественную гармонию, то Лермонтов — про болезненную раздвоенность, невозможность святости и её поиск в иных царствах и мирах. Как сказал Мережковский, «Лермонтов — ночное светило русской поэзии», и луна эта всё так же заглядывает в окна каждой детской. Ведь было бы так обидно вырасти и никогда не услышать: «Белеет парус одинокой в тумане моря голубом».