Предок Готорна преследовал женщин и подвергал их пыткам. Сам Готорн стремится дать им голос. Словно сам того не желая, писатель создаёт привлекательный образ женщины, нарушившей супружескую клятву. Эстер отличают внутренняя сила и верность своим убеждениям. Против книги немедленно выступили американские религиозные деятели, обвинив автора в попустительстве злу. «Алая буква» была также запрещена цензурой в Российской империи во времена Николая I и разрешена к публикации только при Александре II.
И это несмотря на то, что Готорн был искренне убеждён: супружеская измена — страшный грех, разрушающий преступника изнутри. Священник, с которым вступила в связь главная героиня «Алой буквы», испытывает страдания на протяжении всего романа. Он боится признаться в своём проступке, однако молчание не дарует ему беззаботной жизни. Члены общины видят: преподобный часто прижимает руку к сердцу. В финальной сцене романа выяснится, что и его грудь прожгла алая буква.
Готорн не чужд мистики, и его романы относят к жанру провинциальной американской готики. В его мире, живущем по законам протестантской морали, встречаются и эльфы, и ведьмы, и их таинственный покровитель — чёрный человек из дальнего леса. Вышитая алая буква, которую носит на груди Эстер, также по мере развития истории обретает магическую силу. Она дисциплинирует героиню, словно чепец, в который она убирает свои роскошные волосы, охраняет её от соблазнов и при этом уничтожает её женское начало. Чтобы обрести его вновь, Эстер срывает алую букву и бросает её на берег ручья, но с возвращением привлекательности уходит её материнская ипостась. И вот уже дочь Эстер отказывается узнавать мать.
Роман Готорна — любопытный исторический документ, позволяющий узнать о предрассудках, существовавших в Америке XIX века. Именно так люди того времени судили о женском и мужском предназначении. Женская сексуальность ассоциировалась с природным и языческим началом. Необходимость контролировать её самыми жестокими методами не вызывала сомнения. Сам Готорн был немало озабочен вопросами морали, и нравоучения, то и дело прерывающие ткань его текстов, способны вызвать досаду, что отмечал ещё Борхес в своих статьях об американском писателе. И тем не менее творчество Готорна не сводится к размышлениям об упадке нравов.
Его книги — как коллекция старинных блюд, на которых изображены почтенные господа в острых шляпах, розовые кусты, деревянные часовни и домики на берегу океана. И хочется — как девочке Джейн из романа «Мэри Поппинс» — перенестись в их такой жуткий и притягательный мир. Чтобы узнать, как это — гордо идти сквозь толпу угрюмых зевак с алой буквой А на груди.