21.11.2025

Я пробираюсь вверх по деревянным ступенькам футбольной трибуны, крепко сжимая в руках картонные стаканчики. Холод сковывает пальцы — даже варежки не помогают.

На каждой ступени лежит горка снега, местами торчат бугры льда, и я спотыкаюсь о них, как неуклюжий пингвин. Футбольное поле внизу — плоская белая пустыня. С утра его почистили, но всё тщетно: белоснежные хлопья валят без остановки.

Слава сидит, втянув голову в ворот куртки, и, кажется, не замечает моего приближения, хотя я чертыхаюсь, как бабка, и шумно охаю на каждом шагу.

— Ты вообще в курсе, что минус восемь — не самая подходящая погода для томных раздумий на открытом воздухе?

Он поворачивает голову. Под глазами тени, губы обветрены, на длинных ресницах тает снег.

Когда Слава видит меня, его лицо озаряется. По-настоящему.

Я сажусь рядом, напяливаю на него свою безразмерную жёлтую шапку, вручаю стакан и со скрипом откручиваю крышку термоса.

— Имбирный. Без сахара. Подуй сначала! Очень горячо.

— А с тобой по-другому бывает? — вдруг усмехается он. — Спасибо.

Слава помогает мне наполнить вторую чашку и закрыть термос. Его пальцы случайно касаются моих — кожа ледяная.

— Давно ты тут? Связки не жалко? — ворчу я.

О господи… Я превращаюсь в свою маму…

Он долго смотрит на меня с удивлением, несколько раз моргает. Не находит слов.

— Нам надо поговорить, Слав, — добавляю уже серьёзнее.

Шумка отводит взгляд. Пар от чая поднимается вверх и растворяется между нами, а суровая вьюга завывает в ушах.

— Ты была великолепна вчера, — не поднимая глаз, внезапно он обрушивает на меня похвалу. У меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как медленно начинает гореть лицо.

Я делаю глоток. Вспоминаю, как вообще принято реагировать на комплименты.

— Эм… спасибо! Я боялась, что не сориентируюсь на сцене, но руки всё вспомнили. Это удивительно.

— Ты удивительная. — Слава слабо кивает. — Сказать, что я был очарован, — ничего не сказать, — добавляет он почти невнятно.

— Слав, у тебя всё в порядке? Ты чего школу прогуливаешь? Кого ты тут ждёшь?

Он смотрит на меня и делает глубокий вдох.

— Я не хотел бы сейчас говорить об этом.

Замираю. Понимаю, что лезу не в своё дело, и судорожно пытаюсь отшутиться:

— Ого, пара минут в моей компании — и вот самый позитивный человек нашей «Тихой гавани» теряет вкус к жизни. Да я просто ходячий апокалипсис для оптимиста.

Он прыскает и заливается смехом. Недолгим, но искренним и очень тёплым, и я решаю предпринять вторую попытку влезть в его голову:

— Я знаю, что не должна совать нос куда не следует… — говорю тише, чем ожидала. Неловко прикусываю губу и чувствую, как вспыхивают щёки. Надеюсь, Слава решит, что это от мороза. — Но… ты ведь понимаешь, что они тебя подвели, да?

Слава не отвечает. Только скрещивает руки на груди и всматривается в серое небо, будто там можно найти объяснения.

Я тоже поднимаю глаза. Ни лучика, ни просвета. Только кружащиеся огромные хлопья снега.

— Тайна, я… — шепчет он. В его голосе такое срывающееся отчаяние, что у меня сжимается всё внутри. Мне хочется просто взять его руку и не отпускать.

Смотрю в его глаза, а в них целая буря. Вижу, как Слава борется с чем-то внутри, как мечется между решимостью и страхом. Ещё секунда — и не озвученные вчера слова сорвутся с его уст. Свет прольётся на истину, а большего мне и не нужно.

И в этот самый миг воздух пронзает знакомый голос:

— Сюрпри-и-из!!!

Я подскакиваю так резко, что горячий чай расплёскивается во все стороны.

Под трибунами, весело поскальзываясь на обледеневшем покрытии, топчется Полина, а позади неё один за другим на поле выскакивают все наши одноклассники с шарами, плакатами, гитарой, какими-то нелепыми самодельными гирляндами из бумажных сердечек.

Я застываю. Какое-то немое кино.

— Тай, мы тебя обыскались! — смеётся Полина, перепрыгивая с ноги на ногу в попытках согреться. В руках у неё видавшая виды гитара, на которой когда-то, будто уже в другой жизни, она играла «КиШа», а я отбивала ей ритм на барабанах. — Ещё немного, и я бы написала в школьную газету: «Пропала звезда! Ищем за вознаграждение!»

Одноклассники выстраиваются полукругом, разворачивают плакат: «Тайна, с днём рождения! Меньше драмы, больше рока!»

Внизу кто-то криво нарисовал меня, обнимающую огромную барабанную установку, и добавил подпись: «Твой психотерапевт согласовал визуалы!»

Я не знаю, смеяться мне или плакать. Где-то глубоко внутри разливается тепло: я не хотела, чтобы друзья жалели меня, и вот какой выход они нашли — вместе угорать над горькими поворотами жизни.

Полина делает пару пафосных переборов на гитаре и начинает бодрым голосом:

— Хандра меня пинала, как мячик на физре,

⠀⠀Вчера же я блистала на зависть детворе.

⠀⠀Весь год была в печали, но изменилась суть.

⠀⠀Я расправляю крылья и отправляюсь в путь.

Ребята подхватывают, поддерживают хлопками, свистят и аплодируют. Кто-то запускает хлопушки, кто-то поджигает бенгальские огни. Настоящий Новый год. Мой новый год. Не могу не улыбаться.

Слава сидит в двух шагах, и краем глаза я вижу, как он сдвигает брови. Он переводит взгляд с меня на шумную компанию и обратно — тоже не верит, что весь этот спектакль происходит на самом деле.

Я невольно усмехаюсь и смахиваю варежкой снег с волос.

Полина, запыхавшись, завершает выступление последним аккордом и делает театральный реверанс. Одноклассники дружно орут:

— С днем рождения, Тайна!!!

Шумка медленно поднимается. Его взгляд скользит то по мне, то по остальным ученикам. Он будто пытается в уме собрать детали головоломки.

— У тебя… — Воздуха не хватает, он делает вдох. — У тебя что, день рождения сегодня?!

Я поднимаю глаза.

— Нет. Он был вчера.

Слава задерживает дыхание, словно хочет переосознать смысл сказанного. Его лицо на миг теряет краски, глаза он прячет под копной выбившихся из-под шапки кудрей. Взгляд становится тяжёлым: в нём боль, растерянность, вина. Всё сразу.

— С днём рождения, Тайна. Прости за вчерашнюю выходку на сцене, я не ведал, что творю. — Голос звучит хрипло, словно ему физически больно говорить. — Меньше всего я хотел испортить тебе праздник.

Он кивает на прощание, делает шаг назад… и, подняв краешки воротника, уходит прочь с трибун, а затем покидает и школьный двор.

Провожаю Славу взглядом, сердце сжимается в маленький дрожащий комочек: между нами и правда что-то происходит. Что-то, что может либо спасти нас обоих… либо окончательно разрушить.

Слышу, как хлопает массивная дверь парадного входа. Это Марфа. Она мчится к Славе, будто не видела его сотню лет. Огненные пряди развеваются на ветру, куртка нараспашку, а балетки утопают в снегу по щиколотку, но ей, кажется, плевать на холод.

— Слав, подожди! Я не специально! Меня задержали!

Так вот кого он ждал, невзирая на морозы… Это просто бред! Ну как можно таскаться за девчонкой, которая ни во что не ставит твою дружбу?! Парню надо разобраться с приоритетами.

Марфа почти врезается в Шумку. Тот оборачивается, чуть улыбается и мило раскрывает руки, приглашая подругу утонуть в его объятиях. У меня горло перехватывает так, что тяжело сделать вдох. Смотрю, как Марфа ныряет под его куртку, и мои ноги становятся ватными. Но идиллия длится недолго: одним молниеносным движением Марфа срывает со Славы головной убор.

Вот же дьяволица! Она не видит, что его губы почти синие?

Шапка летит под ноги, и Марфа разъярённо топчет её, всё глубже и глубже закапывая в снег. Меня накрывает волной негодования… Мама связала мне эту шапку.

Мне уже не разобрать, что Марфа говорит. Она ругается на Славу, делает это напористо, жёстко и крайне несдержанно.

— …И дня не прошло… — доносятся до меня обрывки диалога. — …Быстро же ты сыграл новую партию!

Марфа замахивается и со всей силы отвешивает Славе пощёчину. Кто-то из моих одноклассников присвистывает, кто-то шепчет: «Ого, вот это хук». Под трибунами нарастает гул и взволнованные перешёптывания.